Борис Батыршин - Мартовские колокола [Litres]

Единственное, что Гиляровский точно знал о странном устройстве, попавшем ему в руки, – оно может летать. И обратился к этому профессору, вполне справедливо полагая, что других знатоков механики полета в Москве – а, пожалуй, и во всей России тоже – не найти. Был, правда, еще Менделеев, известный ученый и воздухоплаватель. Газеты писали, что Русское Техническое общество обратилось к нему с предложением осуществить полет на аэростате для наблюдения за предстоящим этим летом солнечным затмением. Однако аэростат – это одно, а летящая, как насекомое, машинка – совсем другое… К тому же Менделеев был теперь в Петербурге, и встреча с ним не могла состояться скоро.

Николай Егорович принял визитера запросто – он тоже помнил журналиста, хотя все их знакомство ограничилось двухминутной беседой в редакции. Увидев то, что принес репортер, профессор потерял к самому гостю всякий интерес, целиком уйдя в изучение его находки. Гиляровский прождал около часа, а потом принужден был отбиваться от настойчивых уговоров профессора оставить «стрекозу» для изучения. В итоге ученый выпросил у репортера одну из четырех хитро изогнутых полупрозрачных пластинок, вращающихся на осях в кольцевых ограждениях по углам аппаратика; профессор назвал их «пропеллерами». Один из «пропеллеров» был отломан, вот его и получил профессор – для исследования.

Визит к Жуковскому дал репортеру мало нового – разве что твердую уверенность в том, что подобный аппарат не могли сделать не то что в России, но, пожалуй, и в Европе тоже. Любопытно, а какие идеи смог бы почерпнуть ученый из этого устройства, имей он возможность детально с ним разобраться? «Возможно, не следовало отдавать его Якову, – в который раз уже подумал Гиляровский. – У этих господ, похоже, и не такие штучки имеются – вот и пусть поделятся с отечественной наукой. Глядишь, и польза какая выйдет…»

В общем, какие бы планы он ни строил касательно подземелья, упускать такой возможности нельзя. И Владимир Алексеевич придвинул к себе настольный календарь: надо прикинуть, когда можно назначить очередную вылазку в московскую клоаку.

– Ну что, Вильгельм Ефграфыч добрался до Александрии? А то уж сколько времени прошло – и только одно письмо. Я уж и волноваться начал.

– Да что ему сделается! – ответил Семенов.

Они с Каретниковым неспешно шли по Невскому. Денек был солнечным – чуть ли не первый из ясных дней с самого их приезда в Петербург, – и теперь друзья спешили насладиться прогулкой по главному проспекту Российской империи. Здесь, как и на всех центральных улицах, тротуары зимой аккуратно чистили от снега; каблуки и трости стучали по путиловским плитам[50], прохожие отражались в зеркальных стеклах витрин.

Дни стояли праздничные – продолжение рождественских. По такому случаю Невский вечерами украшался иллюминацией. Сейчас был день, и газовые фонари и вензеля с коронами не светились; возле фасадов кое-где возились рабочие, протягивая к фонарному столбу проволоку, увешанную шестигранными фонариками с разноцветными стеклами. В них по вечерам зажигали свечи. Но постепенно столица переходила на европейское освещение электричеством.

В 1883 году общество «Электротехник» соорудило на деревянной барже на Мойке у Полицейского моста электростанцию – яркий свет вспыхнул сначала на Невском, а потом и на соседних улицах. А в прошлом, 1886-м, в Петербурге было учреждено «Акционерное общество электрического освещения»; но газовые фонари, как и иные архаические методы иллюминации, соседствовали с передовыми «электрическими свечами».

Два часа пополудни – до вечера еще далеко, хотя темнеет зимой и рано. Толпа на тротуарах густела; по мостовой, по обеим сторонам от рельсов конки, сплошным потоком двигались экипажи – коляски, кареты, ландо, извозчичьи пролетки. Семенов подивился – несмотря на заметную оживленность движения, никакого регулирования не было, по проезжей части свободно ходили люди. Впрочем, в этом плане Петербург не отличался от Москвы.

Они шли по солнечной стороне проспекта; попадавшаяся навстречу публика была весьма характерна: представители золотой молодежи, молодящиеся старички, скучающие дамы, явно не из тех, что избегают знакомства. Порой в толпе мелькал студент в форменной шинели и со стопкой книг под мышкой; такие спешили в Публичную библиотеку или в книжные магазины. Олег Иванович уже знал, что часам к четырем студентов станет больше: закончатся лекции, и они группками отправятся в кофейни или к Федорову – выпить рюмку водки с закуской за семь копеек.

Как раз студентам уже вторую неделю приходилось уделять особое внимание. Каретников, Олег Иванович, а порой и сам барон неловко чувствовали себя в роли «филеров», рыская по Петербургу по поручениям Яши. Увы, ничего другого не оставалось – все трое единодушно признавали старшинство молодого человека в вопросах сыска и безоговорочно ему подчинялись. Сам Яков пропадал целыми днями, появляясь в гостинице лишь к ночи, – он вел слежку за самим Геннадием и его спутником-поляком. И – весьма успешно: уже удалось составить список адресов, по которым бывали «объекты», а также список их обычных маршрутов.

Опасения Каретникова подтверждались – обосновавшись в Петербурге, Геннадий принялся действовать в двух направлениях. Сам он вместе с Радзиевичем контактировал с Ульяновым, Шевыревым и прочими членами «Террористической фракции»; особняком стояла деятельность Виктора, тоже заявившегося в Петербург. Приехал он не один – с ним было четверо парней лет двадцати с небольшим. Олег Иванович с Каретниковым безошибочно опознали в них «единовременцев» – кое-какие детали поведения были вполне узнаваемы даже на расстоянии. Приближаться не рисковали – у Геннадия наверняка имелись их фотографии, так что рисковать лишний раз не следовало.

Виктор с новоприбывшими прогуливались по центральным улицам Петербурга; порой компанию им составляли студенты из числа единомышленников Ульянова. Каретников удивлялся – как лидер Бригады, наверняка знакомый с методами работы жандармов, рискнул связываться со студентами, чья среда была давным-давно профильтрована агентами охранки? Хотя «сотрудники» Виктора не делали ничего предосудительного с точки зрения правоохранителей – те пребывали в счастливом неведении насчет методов электронного наблюдения и никак не могли отследить установку видеокамер на столичных улицах. Еще неделя-другая – и у Геннадия окажется подробнейшая схема маршрутов царского кортежа. В сочетании с послезнанием это не оставляет государю шансов: террористы смогут проследить любые его перемещения по городу и подстроить ловушку. Конечно, царская охрана уже не так беспечна, как при Александре Втором, но против гранатомета или снайпера с современной винтовкой она бессильна.